«Уже переехал из Берлина», — делится новостями дирижер, а по немецкой традиции — капельмейстер Виталий Алексеёнок.
— Поселился возле Дюссельдорфа, потому что должен жить и работать фактически на два города. В квартире одна маленькая комнатка отведена под мой кабинет. Давно мечтал о месте, где буду только работать. Ничего помпезного, настоящая келья, где будут мои партитуры, мой дом, где я буду проводить очень много времени.
— Какой вид из вашего окна?
— Деревья и небо. Каждый день абсолютно разное. Небо меняется по тысячу раз в день, и это самая интересная картинка.
Виталий шутит, что в Германии его наконец настигла белорусская стабильность:
— Я всегда работал как фрилансер, ездил по миру. Сейчас больше буду находиться на одном месте.
Контракт с оперой на Рейне белорус подписал на два года. В сезоне — плюс-минус 25 спектаклей. «Обычная дирижерская нагрузка», — объясняет маэстро. В его графике уже есть «Тоска» Пуччини, «Волшебная флейта» Моцарта и «Гензель и Гретель» Хумпердинка.
— Афиша меня очаровала. На сезон они делают около десяти премьер, кроме того идут репертуарные спектакли. От каждого известного композитора по два-три произведения. Это и современная музыка, и барокко, и классика, много Вагнера. Я понемногу начинаю чувствовать себя вагнерианцем, поэтому для меня это идеальное место, чтобы изучить новый репертуар. Здесь отличные солисты с сильными красивыми голосами. Все работает на очень крутой художественный результат.
— Город очаровал тоже?
— Дюссельдорф мне очень напоминает Мюнхен. Такой же шикарный. Здесь много элегантных людей, много бизнеса, моды, международных проектов. Есть даже японский квартал, потому что большое количество японцев проживает в Дюссельдорфе. Старый город очень исторический, очень красивый, очень разный. И самое невероятное — это Рейн, огромная река!
«Все решается в первые 15 минут»
— Как в современном мире происходят подобные приглашения: стать дирижером Немецкой оперы на Рейне?
— Часто театры организовывают конкурсы, но конкуренция такая высокая, что может прийти под три тысячи заявок. Поэтому на внутреннем театральном рынке люди просто интересуются ситуацией и думают, кого можно пригласить. Мне подсказали, что Немецкая опера на Рейне будет искать дирижера. Мы связались, и меня пригласили провести маленькую репетицию на 20-30 минут. Это был первый тур. А потом просто бросили в холодную воду: без репетиций я продирижировал «Волшебную флейту» Моцарта.
— У ваших оперных коллег творческая жизнь начинается чрезвычайно рано. Если в 25 ты не звезда, то сделать блестящую карьеру шансов почти не остается. Есть ощущение, что дирижерский мир тоже сегодня молодеет?
— Сейчас есть много молодых людей, которые и в 25 лет становятся главными дирижерами больших и очень уважаемых оркестров. И это очень приятно, что есть такое доверие. Многим людям понятно, что и молодым есть что сказать. Думаю, весь музыкальный мир сегодня сконцентрирован на открытии новых имен. Да, у молодых нет такого опыта, компетенций, но есть энергия, эмоции, идеи.
— Для работы с оркестрантами молодость — это плюс или минус?
— Все решается в первые 15 минут: или ты будешь дирижировать оркестром, или оркестр тобой. Есть определенный момент убеждения. Очень стрессовый, но очень важный.
Людей надо убедить, понимаете? Хотя в Италии, например, изначально очень высокое уважение к маэстро. Но оно есть день, два, но если ты не работаешь на высоком уровне… Надо доказывать, что ты заслуживаешь этого уважения.
— Мировая премьера оперы «Маленький принц», которую вы поставили в Ла-Скала, прошла с большим успехом. На работу вдохновлялись только музыкой?
— График был очень насыщенный, но я все же посмотрел город, поднялся на Миланский собор, а также увидел «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи в Санта-Мария-делле-Грацие. Сначала нашу группу — это человек 30-40 — на двадцать минут оставили в пространстве рядом. Это делается для того, чтобы тело остыло и не нарушило своей температурой микроклимат, не испортило фреску. А потом произошло что-то невероятное. У меня было ощущение, что я один в целом мире и это все — для меня. Каждая деталь, ощущение этого пространства, этой церкви. Такое трудно забыть, это было очень интимно.
«После первого акта подумал: ну все, можно идти домой»
— Виталий, оперная музыка — это высшая лига в дирижировании?
— Это невероятный механизм — хор под 100 человек, оркестр, каждый солист как отдельная вселенная, большие дистанции, сцена, декорации, режиссура. Объединить все это может только дирижер. Чтобы солисты могли ориентироваться и видеть его из любой точки, вокруг сцены даже ставят специальные мониторы.
— А как слышит солистов дирижер? Скажем, если они находятся далеко от вас и поют на piano?
— В Ла-Скала, например, есть такой акустический нюанс: звук со сцены идет поверх ямы и не смешивается с оркестром. Разница в децибелах довольно значительна, и дирижер иногда плохо слышит певцов, так как их перекрывает звук оркестра. В таких случаях нужно досконально знать текст солистов, каждую их фразу. В общем, каждый зал — это своя музыкальная вселенная, своя акустика. В Дюссельдорфе, например, довольно хорошая акустика и что интересно, очень большая оркестровая яма.
— Ваша дирижерская техника сильно изменилась? Как повлияла на нее работа в театре?
— Спектакль — как марафон. Скажем, «Тристан и Изольда» Вагнера с антрактами длится более пяти часов. Помню, после первого акта я подумал: «Ну все, можно идти домой». А на самом деле был второй и самый тяжелый третий акт.
Так что опера — это стратегическое мышление. Нужно рассчитывать свои силы. Мы не можем себе позволить потерять энергию, ведь тогда ее теряет весь оркестр и слушатель ничего не чувствует.
Поэтому нужно всегда быть в хорошей физической форме. Я, например, бегаю. Это мне очень помогает.
В перерывах между репетициями, спектаклями и перелетами находится у молодого человека время и на самообразование: «Я много читаю, слушаю, учу языки». Виталий свободно владеет немецким и английским, очень любит итальянский, читает по-французски. На этих языках — и подавляющее число оперных шедевров.
— Через каждый язык я прихожу к новой культуре, новым знаниям. Ну и тоже мне очень важно понимать, о чем поют солисты. Чувствовать каждый нюанс.
«Мне нужны челленджи»
— Какой была ваша первая встреча с оперой?
— Очень поздней. В Вилейке, где я вырос, оперного театра не было. Поступил в Минск и впервые пошел в большой. Это была «Тоска». С тех пор моя любимая опера. И я очень рад, что через месяц буду ею дирижировать в Дюссельдорфе. Пуччини… Невероятно сильный композитор.
— Скажите, а в Беларусь вас приглашали?
— Я никогда не стоял за пультом нашего театра оперы и балета. Более того, у меня никогда не было концертов в Беларуси. Разве что только мой студенческий дирижерский дебют. Ну и флешмобы в 2020 году с хорами и оркестрами. Сейчас уже и не пригласят.
— Минский колледж имени Глинки вы закончили как тромбонист. Где теперь ваш инструмент?
— Мне кажется, в Берлине. Я много лет не занимался на нем, играю преимущественно на фортепиано и клавесине. Брал когда-то уроки виолончели, ударных. Все это очень важно для дирижерского образования. Вообще я все это очень люблю. Это не работа, а то, чем мне просто нравится заниматься. Бывают недели, когда у меня по пять перелетов, разные страны, города. Но мне нужны челленджи. Иначе жизнь становится для меня очень скучной.
Кстати, на момент нашего разговора Виталий Алексеёнок был на Сицилии. В театр Беллини его пригласили открыть новый симфонический сезон. «Здесь приятно просто жить», — отвечает дирижер на вопрос об итальянско-немецких контрастах.
— Все так красиво, так вкусно, даже солнце ярче! Море рядом, все другое. Мы здесь еще в майках и шортах. В Германии же другой климат, люди другие, очень трудолюбивые. Мне кажется, это следует еще и из того, что немцы в большей своей части лютеране, у них своя мораль. Они знают, что невозможно на кого-то надеяться, кроме самих себя. Так что в Италии жить, а в Германии — работать.
