Печи — гигантская военная академия под Борисовом, почти на 5 тысяч человек, для младших специалистов. Призывники здесь становятся солдатами по 81 боевой специальности: от танкиста до повара.
Два года назад учебка приобрела печальную известность как место, искалеченное дедовщиной. Две смерти — Артема Бастюка (он погиб недалеко от Борисова, в 7-м инженерном полку) и Александра Коржича, — случившиеся почти в одно время и при схожих обстоятельствах, — шокировали общество дикими нравами здешней службы с выколачиванием солдатских денег и издевательством над рядовыми при полной равнодушии офицеров.
Читайте:
«Выходи, падла». Вскрываются страшные подробности смерти солдата и ситуации в Печах вообще
«Духи, вешайтесь!»: ФОТО дедовщины в военной части в Борисове
Государство тогда отреагировало жестко, показательно уволив командиров учебки с формулировками «за непринятие исчерпывающих мер», а тех, кто издевался над Коржичем, на глазах всей страны судили.
Но закрытость оборонного ведомства все же оставляла без ответа вопрос: так а что изменилось?
Журналистам «Нашей Нивы» удалось попасть в эту часть, чтобы самим ответить на вопрос и вообще показать, как сейчас живут военные в Печах. Мы прошли по казармам, поговорили с командованием и солдатами, попробовали обед и даже нашли белорусскоязычного офицера. Читайте!
«Ну как подготовишь к показухе 5 тысяч человек?»
Для визита Министерство обороны отвело нам пятницу 2 августа — предвыходной день. И мы увидели немало солдат, которые потихоньку шли из Печей к остановкам борисовского транспорта. Это начали отпускать в увольнения «трехсуточных», которым добираться домой дольше 8 часов (время на дорогу здесь рассчитывают исходя из скорости электричек, а не пассажирских поездов). Вокруг учебного центра — многоэтажная застройка, живут здесь преимущественно те, кто работает в Печах, или дети бывших работников.
Корреспондентов «Нашей Нивы» встречали начальник штаба 72-го ОУЦ Андрей Жук и заместитель начальника учебного центра по идеологии Алексей Тицкий. Оба уверяли, что к визиту не готовились, а просто восприняли как должное, после того как им довели согласие центрального идеологического управления.
Их коллективный аргумент «ну как ты причешешь и подготовишь к показухе 5 тысяч человек?» выглядит вполне реальным.
Андрей Жук — слева.
Люди эти здесь — новые. Они пришли служить из разных мест на должности уволенных с позором предшественников, поэтому ясно, что вычистить дедовщину и не повторять ошибок — для них задача первоочередная и главная.
Слово «дедовщина» — даже при рассказе о происшедших здесь событиях — начальство не употребляет, а говорит об отдельных перегибах отдельными людьми в отдельных казармах, а также о том, что каких-то специальных задач по наведению порядка им не ставилось: «Нового ничего придумывать не надо — нужно только соблюдать нормы устава».
Интересно, что казарма, в которой жил Коржич, находится почти напротив штаба: достаточно перейти дорогу, взять 30 метров левее — и окажешься перед дверью расположения третьей гвардейской школы, где живут курсанты-танкисты. Их в этой казарме около 400.
Круглосуточное реалити-шоу
Что здесь изменилось с 2017 года? Из того, что на поверхности — повсюду теперь «понатыканы» камеры видеонаблюдения.
Несколько метров лестницы от парадного входа до дверей роты проходишь под камерой, дальше их еще больше. Место, где спят и живут солдаты, снимают перекрестно с трех сторон. На четырех этажах сейчас установлено 64 камеры — по 16 на каждый. Появилась техника полтора года назад.
Во время нашего осмотра казармы минут на десять пропал свет. Это сначала смутило офицеров, но в итоге оказалось, что даже при отключении электричества запитанная от генераторов система видеонаблюдения продолжает работать.
«Картинка с камер выводится на мониторы в офицерской комнате, доступ имеет каждое ответственное лицо. Мы записываем всё, мертвых зон нет. Запись ведется и днем и ночью, ночная съемка хорошего качества, а слышен даже шепот. Все солдаты предупреждены и знают о том, что их снимают, а запись хранится 40 дней. Какие плюсы? Оперативный контроль. Мы отслеживаем и разбираем и межличностные, и режимные вещи: несение нарядов, например, или словесную перепалку, ругань. Однозначно, что камеры повлияли на дисциплинированность, а ночные неуставные ритуалы и унижения исключены», — так журналистам были представлены преимущества этого «требования времени». Ночью в расположении остается офицер.
Возглавляет третью гвардейскую школу теперь полковник Алексей Колыванов, его заместитель по идеологической работе — Михаил Кумяков.
«Тот, кто где-нибудь учился и жил в общежитии, тот адаптируется быстро. Кто жил с родителями — тем тяжелее. В каждой части на 400 человек два психолога и один идеолог, который также помогает с психологическими моментами. Например: ну, что у тебя не получается? Кровать застелить. Ладно, давай вместе с тобой ее позастилаем, пока ты не научишься, или с командиром отделения. Воспитывать на личном примере — так теперь делаем», — говорит Кумяков.
Командиры сдают психологические тесты
Кстати, бывшие военнослужащие, когда в частных беседах рассуждали про дедовщину в Печах, видели истоки зла в кадровой политике на фоне снижения престижа службы: в идеале на каждый взвод должен был бы быть командующий офицер, но с течением времени офицерские должности стали замещаться прапорщиками с априори более низким уровнем образования. Потом среди них стали появляться Вирбалы, потом — все знают [после гибели Коржича прапорщик Артур Вирбал приговорен к четырем годам заключения. — НН].
Но как с этим теперь?
«Укомплектованность кадрами в целом по Печам — 95%, — говорит Михаил Кумяков. — Есть командиры взводов — прапорщики. В одной роте третьей школы все прапорщики. Но подавляющее большинство — это офицеры. Обращу внимание, что из числа офицеров, по крайней мере, трое — бывшие прапорщики, которые решили получить высшее военное образование».
Жук здесь добавил, что прапорщики уже не те: мол, Вирбалов среди них нет, поскольку за период с 2017 года введена новая работа с кадрами — после переаттестации одним пришлось уйти со службы (их несколько процентов), а другим в соответствии с их качествами сменить должности и работать с техникой, а не людьми.
Новая методика отбора командиров и наблюдения за ними теперь считается секретной: уже по прошествии времени печенские психологи немного напустили здесь тумана.
Они говорят, что отбор сержантов и прапорщиков стал строже и включает в себя не только анамнез жизни, но и сложную систему анкетирования и тестов: как человек будет вести себя в должности командира, обладает ли лидерскими качествами, не плещет ли это лидерство у него через край? Как его воспринимают в коллективе?
Разыгрываются даже экспериментальные ситуации, в которых солдат, например, намеренно отказывается выполнять приказ. Как сержант будет действовать в такой ситуации? Наорет? Объяснит? По его реакции психологами будут сделаны выводы.
Что касается прапорщиков, то здесь всё то же самое, но с нюансами и отдельными психодиагностическими ухищрениями.
Например, перед Новым годом психологи заходят в гости к прапорщикам под видом Снегурочки и Деда Мороза и одновременно наблюдают, в каких условиях живут семьи, все ли благополучно, есть ли книжки у детей на полках, что в семьях с алкоголем.
«Солдат — такой же белорус, чей-то сын и брат»
А как изменилось отношение к солдату со стороны начальства?
«Не надо рассказывать, что все для фронта, все для победы, и поэтому мы можем пренебречь человеком, — высказывает свое мнение Андрей Жук. — Он такой же белорус, чей-то сын и брат, может, даже уже отец.
Он — человек. Живым и здоровым пошел — живым и здоровым должен вернуться, только уже овладев военной специальностью.
Было, что после той истории многие приезжали сюда с оглядкой. Особенно много вопросов задавали родителі: «А что, а как? А с Коржичем такие вещи…» И теперь мы открыты, родители могут приехать и осмотреть здесь всё вообще, каждый угол, где их сын будет служить, что будет есть, чем будет обеспечен. У них есть все мобильные номера — от командира взвода до командира части. На стене расположения вот, пожалуйста — все номера тоже: прокуратура, Следственный комитет, психологи, телефон доверия Минобороны. Я вам ответственно заявлю, что поступают ходатайства от родителей: мол, а как бы сделать так, чтобы всю службу в Печах служили? Желающих остаться много, остаться на контракт тоже, мы выбираем!»
Психологи объясняют, что введены отдельные послабления, которые улучшают моральное состояние, вплоть до цвета казарм, который бы успокаивал, и возможности в перерывах между занятиями пить кофе, чай.
Ирина Позняк
«Мы поощряем солдат к тому, чтобы они не стеснялись и ставили на свои тумбочки в казармах фото родных: детей и жен, у кого есть, родителей, девушек. Словом, что им дорого. Доказано, что это воздействует позитивно», — сказала нам психолог 59 ШПС Ирина Позняк. И это правда: на многих тумбочках мы увидели дорогие солдатам фотоснимки.
«А портрет солдата сильно изменился. Теперь они готовы не молчать, а жаловаться на любую мелочь. Бывает такое, например, что при анкетировании солдат указывает, что столкнулся с грубостью. Сразу начинается внутренняя проверка по такому факту. В результате оказывается, что под грубостью подразумевалась сказанная сослуживцем бытовая фраза вроде «Отстань!», какой-то бытовой эпизод при общение, но мы и на такое должны реагировать.
И ко мне, честно скажу, не приходили с жалобами на дедовщину. Чаще всего звонят родители, которые задают вопрос: «Какие нам слова найти для детей, чтобы те поскорее адаптировались, прижились?» Конечно, если человек попадает в новое окружение и меняет сферу деятельности, то это стресс. Мы готовы разговаривать с каждым из родителей, по воскресеньям — дни посещений, — мы в части. Бывает, садимся втроем и говорим. Начальство строго следит, чтобы ничего не произошло. Случай с Коржич — это был шок! Неожиданный!» — добавила женщина.
Проходя по территории, мы осмотрели еще не отремонтированную казарму. Нас заверили, что такая здесь осталась лишь одна — с не подведенной горячей водой и без системы видеонаблюдения. Но обещают скоро закончить, пока же 500 человек моются раз в неделю в бане. Окна и двери уже заменили.
У каждого солдата при себе телефон-звонилка
Как организован солдатский быт? Ну, здесь принципиально ничего, наверное, не менялось: в расположении есть технические комнаты, «патриотическая» для интеллектуального времяпрепровождения, есть телевизор и огромная коллекция фильмов, туалеты и спортивный уголок.
Мы проверили и горячую воду в кранах — течет. Стиральная машина — есть.
Здесь же мы узнали ответ на вопрос, почему в некоторых казармах до сих пор туалеты — дыра в полу. Военные считают, что с точки зрения гигиены, скорости и износостойкости при высокой проходности такой тип уборной оптимален. А в казармах меньшего размера установлены унитазы.
Лозунги часто пишут сами солдаты из числа тех, кто умеет рисовать.
Какой распорядок дня? На сон отведено даже не 8, а 9 часов: «Если солдат поспит на час дольше, ущерба национальной безопасности нанесено не будет», — объясняет начальник штаба Андрей Жук.
Дневальный роты, рядовой Вадим Чубуков из Сенненского района добавляет, что «ей-богу, на гражданке меньше спал».
По словам Андрея Жука, муштры в Печах нет — на строевую подготовку отводится два часа в неделю. «Основная задача — занять учебные классы, тренажеры и полигон. Там формируется боец», — добавляет начальник штаба.
Очень важный момент — у каждого солдата теперь при себе телефон-звонилка. Это мы проверили и у тех, кто сидел на занятиях, и у тех, кто только что вылез из танка. Телефон теперь не нужно сдавать, исчез этот элемент психологической власти над солдатом, позволявший отгородить его от мира и вымогать деньги. Правда, звонить можно разрешается только в отведенное для этого вечернее время, но на практике солдат при большом желании может найти возможность позвонить и когда захочется.
Дисциплинарная ответственность здесь «классическая», но крупные залёты, говорят, бывают редко. В основном за косяк по несению службы полагается наряд вне очереди, но самое суровое — лишение увольнений.
Офицеры утверждают, что с учетом трех- и двухсуточных увольнений, за выходные домой выезжает около 20% состава роты, но длительные увольнения — только для отличников службы и учебы.
В воскресенье, мол, отпускают вообще массово, но далеко не уедешь: или в Борисов, или в Минск.
Что на обед?
В зависимости от должности и квалификации минимальный солдатский «заработок» — 29 рублей, максимальный — 63. Интересуемся у командиров центра, насколько это справедливо. За 30 рублей пару раз разве что в буфет сходишь, где средний размер чека 5—7 рублей.
«Ну, если на полном обеспечении, то, может, и достаточно, — высказал мнение начальник штаба. — Солдат кормят и обувают, всё имеется… Знаете, есть здесь люди, которые и таких денег никогда не держали в руках, не распоряжались. Но это же не мы начисляем, это начисляет государство. Работа ведется».
Довелось нам попробовать и солдатский обед. Может, кто привыкший к изыскам и не согласится, но обед вполне нормальный, во рту не горчила и в желудке не жгло, а силы прибавилось.
Не ресторан, но вкусно. Если представить, что солдат уставший, то, может, ему и еще вкуснее покажется: суп, салат, гречка, курятина, компот, четыре куска черного хлеба и булочка.
Правда, булочка без сладкой начинки. Мне уже пришлось ее в себя впихнуть. Отметим, что человек ростом выше 190 сантиметров имеет право попросить дополнительную порцию.
Вызвала интерес и история с нашивками, обозначающими период службы. Каждый из служивших вспомнит, как когда-то его переводили в «черпаки» и как получал по заднице ремнем.
Теперь же военные подменяют официальным ритуалом неофициальный, чтобы его искоренить. Напомним, что по крайней мере в истории такой подход себя оправдал — христианские праздники подменили собой языческие в Древнем Риме, а социалистические ритуалы после революции подменили традиции христианские.
Военные считают, что тем же методом избавятся от неуставных отношений.
Как это происходит? В торжественной обстановке в комнате боевой славы и при всем коллективе тот, кто переходит в новый период, зачитывает нечто вроде обещания «уважать и защищать» своих сослуживцев, Родину, а потом получает за это новую нашивку.
Белорусский язык «не насаждают»
Идеологическое воспитание в Печах вряд ли отличается от других воинских частей в стране. В центре внимания — советский пантеон героев, что в чем-то и логично, поскольку, по официальным версиям, белорусским Вооруженным Силам не более 100 лет и раньше здесь оружия в руках не держали и гордиться, значит, нечем.
Но такие вопросы надо адресовать не в Печи, а в министерство.
Доходит до того, что в одной из казарм белорусским классикам — Янке Купале и Якубу Колосу — вложили в уста русский язык.
«Среди современной молодежи процент тех, кто владеет белорусским языком, слабый. Согласен, что нужно повышать», — объясняет идеолог школы плакат с класскиками.
Какова роль здесь белорусского языка в целом, спросили мы.
— Поддерживается! — таков был ответ.
— А как?
— Текст военной присяги написан по-русски и по-белорусски. Кто какой захочет, тот так и принимает. Конкретно чтобы насаждали, то такого нет, — говорят идеологи.
Звучит парадоксально! Если грань национального, за которой начинается «насаждение» — это несколько предложений в тексте присяги и плакат по-белорусски в Доме культуры, то какие тогда слова подобрать для абсолютной русификации этого ключевого института государства, где солдат на протяжении полутора лет не слышит родного языка?
Между тем, недавно принятая Концепция информационной безопасности напрямую говорит об угрозе размывания «национального менталитета и самобытности» и декларирует «расширение социальных функций и коммуникативных возможностей белорусского языка, [который] …вместе с другими элементами национальной культуры выступает гарантом гуманитарной безопасности государства».
Так настанет ли время, когда в Печах вместо «шагом марш» будет звучать «Крокам руш»?
«Психологически я готов отдавать приказы и по-русски, и по-белорусски, я же белорус. Оба языка я учил с первого класса. Но у нас и сейчас никто не запрещает отдавать приказы по-белорусски, иное дело, что пока это исключительно добровольное дело, «дней белорусского языка» у нас нет. Но офицеры, которые разговаривают по-белорусски, есть», — ответил Алексей Тицкий.
Как оказалось, имелся в виду капитан медроты Юрий Донец-Вошетьков, врач-психиатр.
Тот действительно разговаривает по-белорусски и рассказал, как это воспринимается в армии.
Юрий Донец-Вошетьков.
«Белорусским языком пользуюсь ежедневно в разговорах и с начальниками, и с подчиненными. Сознательно стал разговаривать по-белорусски, когда поступил на военно-медицинский факультет, до этого говорил на сильной горецкой трасянке», — сказал Юрий.
«В армии главное, чтобы выполнялось задача. А на каком языке она будет выполняться — без разницы. За все время службы только в Фаниполе меня отдельные офицеры просили говорить по-русски, мол, они «не понимали». Здесь такого нет, есть офицеры, которые со мной говорят по-белорусски. Сначала это для них было как прикол, а потом втянулись.
Но скажу честно, что иногда приходится работать по-русски, в коммуникации с солдатами, особенно, которые могут не понять, если идет речь о заглублении в темы психической диагностики. Здесь главное, чтобы мы друг друга правильно поняли», — говорит Донец-Вошетьков.
С чем здесь обращаются к врачу?
«В абсолютном большинстве это проблемы с адаптацией к изменению образа жизни. Я анализирую все случаи и мне кажется, что армия чаще всего — только триггер тех или иных психических состояний, которые проявились бы в любой подобной ситуации. Скажем, если бы человек переехал жить в другую страну, попал в большую массу людей, то у него были бы те же самые психологические проблемы. Они формируются не в армии.
Бывают и интересные случаи — например, изолированная клаустрофобия. Человек на тренажере нормально все отрабатывает, а как только залазит в танк, то всё — паника, страх, ничего не может. Тогда рекомендуем перевести его в другие войска.
Бывают случаи снохождения, и в этом камеры сильно помогают в диагностике — можно сразу увидеть, как солдат поднялся ночью с кровати и поплелся гулять, а дневальный его берет и ведет обратно. Такая ламбада получается.
А насчет тех, кто косит под дурака, то я так скажу: здоровый человек косить не будет в любом случае. Пока я здесь служу — это год, — стабильно кто-то в психиатрическом отделении лежит или кого-то комиссуем. С жалобами на психические расстройства от морально-физического давления у меня пациентов не было, тут же служат одновременно призванные, косвенных проявлений дедовщины, которые бы проходили по моей линии, я здесь не наблюдал. Но мне иногда офицеров жаль больше, чем солдат. Особенно молодых. На них большая ответственность: вот он пришел из академии, и на нем уже 30 человек, которые не отвечают ни за что, а он за них — головой», — добавил капитан.
Главный идеолог также объяснил нам, что вскоре из солдатской формы исчезнут пряжки с коммунистической звездой. В каких-то частях они уже исчезли, так как идет плановая замена формы, а в новой такого широкого ремня не предусмотрено в принципе — будет обычный без символики, по европейскому стандарту.
Такие книжки отличников, с коммунистической символикой, также заменят — а эти пойдут в музей. Вместо них вводятся книги с официальной символикой.
Солдаты учатся управлять танками на компьютерном симуляторе
Занятия в профильной части начинаются в 9 утра. По словам сопровождающих нас офицеров, солдаты учатся в аудиториях, тренажерах и на полигонах.
Тренажеры — классная штука. Мы потренировались на тех тренажерах, которые учат обращаться с тяжелой техникой, в частности, танком. Не только управлять, но и стрелять.
Человек внутри кабины видит цифровую картинку, как в компьютерной игре. Симулируется все — от тряски на ямах до звуков. Программа может симулировать и различные погодные условия, а затем покажет характерные ошибки.
Стоит такой тренажер около 40 тысяч рублей.
Спрашиваем у парней, которые вылезли из симулятора танка, что здесь самое трудное. Солдат отвечает: «Ничего трудного».
Командир танка Ярослав Преселков (справа в центре). Он из Бреста, говорит, что задумывается о контракте.
Но в плане практического применения знаний, полученных в армии, танкисты не самые фартовые. В Печах учат и на крановщика, например. Такие ребята потом и устраиваются на гражданке согласно военной специальности. Водители с редкими категориями — тоже.
Солдатам-танкистам после тренажера очень быстро доверяют настоящие танк. Полигон для обкатки тут же, рядом.
Чтобы получить квалификацию, надо наездить 80 километров — приблизительно по километру практических занятий в день. Издалека посмотреть — танкисты напоминают подростков: туда берут только ростом не более 175 см. С вышки за маневрами наблюдают офицеры-преподаватели.
Какие впечатления от управления танком? Нам попались ребята не из разговорчивых, говорят: «Впечатления сильные».
Но, по крайней мере, могут порассуждать насчет дедовщины.
«Фофаны мне здесь никто не бьет, я тоже не бью. Страшнее всего что-нибудь запороть, когда управляешь танком. Про дедовщину я не думаю, потому что не сталкивался, хотя перед армией я про Печи в этом контексте слышал, но всё нормально. Каждый вечер медсестра проверяет всех на синяки, если найдет — надо объяснить, откуда взялись. Ну там ударился где-то о танк, когда слезал, или что-то такое. Проверяют, кто бы подтвердил. Возможно, и останусь на контракт», — сказал нам Борис Синкевич из д. Остухово Кореличского района.
Командир танка — с виду такой же пацан, как и Борис, но уже сержант — тоже подтвердил: «О деле Коржича слышал, но все нормально. Моя задача — помочь курсанту научиться обращаться с техникой. Самое частое слово, которое я здесь говорю: «Поехали!».
Кстати, в соседнем здании мы встретили довольно уникального человека — единственного на сегодня темнокожего солдата в белорусской армии, местную достопримечательность.
Амечи Франклин Джеймс Азу — сын белоруски и нигерийца.
Отец когда-то приехал работать и остался, парень вырос уже в Минске. На вопрос, понимает ли по-белорусски, отвечает: «Так точно!» Это выглядит особенно весело, если вспомнить фразу «разумею не ўсё» от одного из идеологов.
«Я единственный темнокожий солдат на данный момент в белорусской армии! И мне нормально служится, прикольно. Коллектив у нас толковый: я со всеми хорошо, и со мной все хорошо.
С какими-то проявлениями пренебрежения или дедовщины я не сталкивался. Даже рассматриваю вариант остаться на контракт, так как армия мне дала много полезного: мне и интересно, особенно управление, и с философской точки зрения многое обдумал.
Вот раньше я как временем распоряжался? Да кое-как. За компьютером сидел, в игры играл. Теперь я знаю цену времени, буду саморазвиваться, больше читать. Я и здесь читаю, но максимум в день минут 40 получается, остальное свободное время уходит на другое», — сказал нам Джеймс.
Поговорить захотел и еще один парень, Алексей из Витебска. Фамилии своей не назвал.
Его история примечательна тем, что на гражданке он был хулиганистым и в армии первое время решил жить так же — волчонком. Но его подкупил психологический прием, когда на все его попытки пикироваться командиры отвечали наоборот — уважением.
«Я начал не с того: не находил контакта с сослуживцами, ни с кем не разговаривал, не дружил, считал, что все эти люди не моего типа, чужие, — рассказал нам Алексей. — Мне как-то пытались объяснять, как здесь надо жить, и постепенно я понял. Особенно после того, как мне, несмотря на месяц такого поведения, разрешили завершить образование.
Там была такая история, что хотя я и призвался, но в колледже один экзамен висел несданный — юридически не давали диплом. Так меня отпустили, чтобы я подготовился и сдал. И я сдал. И с тех пор у меня прекрасная дисциплина и учеба. Я научился быть общительным, говорить с людьми, завязывать контакты. И коллектив у нас дружеский, на неуставные отношения и пожаловаться не могу», — сказал Алексей.
Теперь он думает о том, чтобы остаться по контракту.
Между слов мы обратили внимание руководства на придуманный в Минобороны замечательный формат для того, чтобы программисты не теряли квалификацию — ИТ-роту. Но она только одна, туда конкурс. Как быть остальным?
К сожалению, очевидной возможности сохранить свои знания нет. Солдату предлагается только то, что близко к его специальности. Например, выпускников радиотехнических колледжей, «айтишников» по специальности, берут в связисты, чья специфика службы с приходом цифровой техники уже изменилась.
Иерархия заболеваний — органы дыхания, желудок, кожа
Недавно широкую известность получила история о том, что солдату с онкологическим заболеванием, по его словам, как говорит теперь его мать, давали в санчасти дротаверин.
— Так правда ли, что здесь лечат углем? — с таким вопросом мы зашли в один из медпунктов, где нас встретил врач Николай Коршунов, заместитель начальника медицинской службы Печей.
Ясно, что такая постановка вопроса была провокативной, поэтому тот вместо слов предложил осмотреть все шкафы.
«Вот инфекционные, спазмолитики, от давления, бронхита, антисептики, блокаторы кальциевых каналов, от аллергии, диареи, для снижения ЧСС…». Пришлось сдерживать врача, который взялся пальцем показывать и перечислять все лекарства в медпункте, поясняя при этом для чего их назначают.
В том, что запасы солидные, — мы убедились.
Как уверяют врачи, есть медицинские укладки (не открываются до часа Х) и на случаи ВИЧ, гепатита или менингита.
По словам врачей, вскоре в Печах появится свой большой медицинский комплекс — под него сейчас перестраивают одну из казарм. Сдача планируется на начало следующего года.
Пока строительство на такой стадии.
В медпункте, куда мы зашли, палаты чистые, туалеты тоже.
Несколько человек, лежавших там, по виду были недалеко от полного выздоровления.
«Лежу с ангиной. Дают таблетки, теплое питье, горло прыскают, в физиокабинет водят греться [имеется в виду УВЧ]», — ответил солдат.
Врачи объясняют, что иерархия болезней в армии не такая, как на гражданке: на первом месте заболевания органов дыхания, следом — желудок. Бывают абсурдные случаи, когда к солдату едут родные и летом, из Бреста, тянут банку салата с майонезом. Результат предсказуем. На третьем месте — кожные заболевания.
Травматизм, говорят, бывает, но по мелочам, от невнимательности при работе с техникой — где-то ударился, где придавил.
Такого, чтобы переехало танком, точно не бывало.
А бывают ли симулянты? Николай Коршунов сказал нам, что чаще агграванты — люди с преувеличением симптомов.
«Человек из-за мнительности начинает обращать внимание на мелочи. Если объективных симптомов нет, а жалобы остаются, тогда солдата осматривает психиатр или психолог. Психиатрических больных у нас на год около 35 человек, из них 20% сами себе наносят вред или декларируют намерение. После выявления таких больных их сразу изолируют от факторов риска, если состояние критическое — везем в РНПЦ психического здоровья, если безнадежный — комиссуем».
А изменился ли за время работы этого офицера контингент призывников, какова динамика?
«С психологической точки зрения изменений нет, с физической — есть. Скажем так, что есть пограничные состояния, при которых определяется степень годности к службе. Например, у призывника сколиоз грудного отдела позвоночника первой степени. Если угол искривления 42 градуса, то он не идет служить, а если 41 градус — то идет. И попадает к нам. Здесь уже требуются профилактика и объяснения, как поднять, условно говоря, ведро с песком и не навредить себе. Впрочем, даже вполне здоровый человек может на этом действии проколоться и что-то себе повредить. Войсковая работа — это самая разная нагрузка. И в ССО есть люди, которые служат телеграфистами, связистами, сидят перед монитором так же, как и на гражданке», — подытожил замначальника медслужбы Николай Коршунов.
