В период парламентских выборов и на волне дискуссий вокруг «закона об отсрочках» в Беларуси сформировалось неформальное движение, в основном из недавних студентов — Молодежный блок, объединивший несколько десятков человек.
Эти активисты провели в интернете опрос о воинской службе, который привел к выводам, что молодых людей прежде всего пугает дедовщина, низкий уровень боевой подготовки и неприемлемо аскетический быт.
В письме министру обороны активисты изложили свои мысли о том, как можно модернизировать армию. Среди самых экстравагантных предложением — призыв с 17 лет и возможность откупиться от службы.
Министр обороны Виктор Хренин ответил им почти по каждому пункту, но смысл ответа, если вчитаться, сводился к тому, что авторы не владеют предметом обсуждения, а опрос через гугл-форму нельзя считать репрезентативным.
Активисты назвали ответ «формальной отпиской».
После этого «Наша Нива» предложила Министерству обороны свозить активистов Молодежного блока на экскурсию в воинскую часть, чтобы те могли задать свои вопросы и высказать предложения не безликим штабистам, а офицерам непосредственно в части, увидеть всё как есть.
Министерство обороны согласилось. Конечно, для экскурсии выбрали образцовую часть — Печи, 72-й ОУЦ в Борисове. Там после трагической смерти Александра Коржича среди офицеров разве что только децимацию не провели — настолько тщательно там занялись дисциплиной. Мы уже в деталях описывали, что там изменилось.
Читайте: Как изменились Печи после смерти Коржича? Видеокамеры на каждом углу, сон по 9 часов, телефоны у каждого… БОЛЬШОЙ РЕПОРТАЖ
От Молодежного блока поехали двое — 22-летний маркетолог Данила Лаврецкий (окончил военную кафедру и бывал уже на сборах), а также Валерий Томилин — 24-летний инженер-программист (не служил).
Пока ехали в Борисов, они в основном думали, о чем они будут говорить с военными и как это лучше освещать — текстом или трансляцией в инстаграмме? Им показалось прогрессивным и необычным само такое приглашение, но ожидания были сдержаны — считалось, что это все, чтобы пустить пыль в глаза.
В Печах активистов Молодежного блока встретили идеолог Алексей Тицкий, а также Алексей Колыванов и Михаил Кумяков — соответственно начальник и идеолог 3-й гвардейской школы, где готовят танкистов и артиллеристов. Там и служил, кстати, Коржич.
После знакомства и небольшого анонса программы активистов повели в казармы, но к такому первому вопросу военные, видимо, не готовились:
— Мяч футбольный у вас есть в инвентаре?
— Мяч? У нас даже спартакиады проводятся…
— Иногда бывает такое, что из-за опасности получения травмы запрещают играть в командные виды спорта.
— …
Экскурсию по казарме описывать в подробностях необходимости нет — парней водили и показывали, что утюги в армии не на углях, что вода горячая есть и что видеокамеры работают. Лаврецкого интересовал алгоритм действий офицера, в случае если на видео попадет проявление дедовщины или просто насилия.
Показали даже живой уголок — там две черепахи попрятались в воду от командирского баритона идеолога школы.
— Не та компетенция, но мы можем задать вопрос. К вам приходит кого больше служить с высшим образованием или без? Много ли из сельской местности?
— Конечно, больше без высшего образования, но соотношение от призыва к призыву разное. Вы же не думаете, что если человек из деревни, то он глупее? У нас солдаты в библиотеку ходят. И в принципе здесь они получают специальность военную, но по которой можно работать и на гражданке. Кто интересуется, тот знает, что получить специальность крановщика — это от тысячи [рублей зарплата] начинается…
— А выучить язык возможно? В некоторых странах в армии учат иностранные языки, это как дополнительная мотивация для службы.
— Если человек ставит цель, он ее достигнет. У нас централизованно языкам не учат, если ему хочется — может учить в свободное время.
— Почему бы не давать возможность дальних увольнений солдатам каждые выходные?
— Есть процент, который должен оставаться в воинской части, чтобы поддерживать боеспособность — это не менее 30%.
— В реальности же не 70% уходит.
— Каждое воскресенье у нас выходной день. На выходные не менее 600 уходят из около 3500 человек.
— У вас здесь стенд БРСМ висит — какую роль играет он в воспитании? А другие объединения могут проводить у вас мероприятия или БРСМ привилегированный? А Молодежный блок, например?
— Мы с разными сотрудничаем. Обращайтесь, мы будем рассматривать, покажите свою программу. Если организация зарегистрирована, а содержание выступления интересное — без проблем.
— Вы здесь чему-то учите (я не знаю чему), но, как это контролируется? В моем универе никто не контролировал качество знаний и я выпустился никем.
— (офицер начал излагать в деталях алгоритм контроля)… ну и мы отчисляем отсюда солдат-срочников, они этого боятся, это и стыдно, и обидно.
— Хорошо. Но есть еще «белуга», от нее высыпания бывают. Может быть, разрешить чтобы термобелье покупали солдаты?
— Мне не ясно, как стирать термобелье, в казарме на 600 человек стиральных машин не хватит. А «белугу» стирают на комбинатах. Я думаю, постепенно к этому придем, термобелье и сейчас есть, но используется в отдельных войсках, в отдельных задачах. И не понимаю, а какие у вас нарекания? Я сам в «белуге» отходил дай бог сколько, не такая она и плохая.
— Но высыпания от нее бывают.
— Да бросьте, от термобелья тоже у кого-то высыпания будут, это индивидуально.
— На вас шапка надета, на ней нет ушей.
— Есть.
— Да, есть, но вы не опускаете уши обычно, только если очень-очень холодно, при каких-то там особых условиях, на это жалуются.
— Сейчас, когда солдаты выходят в поле, они в вязаной шапке. В этих ушанках они у нас идут от казармы до учебного центра, это 5 минут. Ну и я опускаю уши, когда холодная зима. Даже при сильном ветре некоторые опускают.
— Если все так хорошо, то где те тысячи молодых людей, которые ломятся в армию? В России такой проблемы нет, что не хотят идти, и в Украине не так остро. Я смотрел статистику.
— Я бы не сказал, что у нас мало людей в армию идет. А кто не идет — у того отсрочка, значит. Есть кто-то, кто просто не хочет служить и ищет возможности, такие всегда были. Есть отсрочка. Есть люди, которые просто не хотят служить.
Таковы самые необычные фрагменты первой беседы активистов Молодежного блока с офицерами Печей.
Затем показали учебные классы, где установлены тренажеры-симуляторы, на которых танкисты учатся стрелять, водить и так далее. Симуляция полная.
Валерию Томилину предложили поуправлять танком на тренажере, он согласился, а когда вылез отреагировал так: «В реале танк тоже колбасит? Я просто не шарю».
В этот момент экскурсия оживилась: в Печи приехал генерал-майор Леонид Касинский, главный идеолог Вооруженных сил, помощник министра.
Активисту на нем сразу сконцентрировались — один навел на генерала мобильник и вел трансляцию в инстаграмм, другой забрасывал вопросами.
Это все происходило в темном коридоре одного из учебных центров.
Активисты сразу поинтересовались, какова необходимость служить именно полтора года.
— Я после четырех лет в училище не всё знал. А здесь три-четыре месяца подготовки, а потом в войсках ребята отрабатывают то, чему научились. Мы считаем, это оптимальный срок.
— Но кто-то служит полтора года, а после высшего образования — год. Что я такое уникальное получил в университете, чтобы сократить на 6 месяцев учебу?
— Не то, чтобы вы получили особые знания, но люди с высшим образованием преимущественно служат там, где высокотехнологичная техника — связь, ПВО и так далее. Человек с высшим образованием аппаратную связь усваивает намного быстрее, чем парень со средним образованием.
— Но почему в других странах тем же навыкам учат за меньшее время? Например, в Литве 9 месяцев служат.
— Ну и что? Это же не показатель. Если в Литве 9 месяцев, то и нам что ли надо?
— Их армия разве менее боеспособная? Я сомневаюсь.
— Почему вы сомневаетесь? Я не соглашусь с сомнением.
— Но у них тоже есть эксперты и генерал-майоры.
— Конечно, опыт зарубежный мы изучаем. Смотрите — вчера многие страны отказались от срочной службы, а сегодня возвращаются. Наверное, есть причины для этого. И у нас сегодня на 40% армия состоит из контрактников. 40% это с офицерами, без офицеров 28,5%. И мы ставим себе задачу, чтобы 40% солдат и сержантов были контрактниками. Вы знали, что мы берем на контрактную службу и вместо срочной? Или только из письма узнали?
— Как вы об это информируете?
— Мы выпустили листовки, раздаем в школах, на военных ресурсах размещаем, я выступал на телевидении.
— Как вы призываете на службу в армию?
— Что значит призываем? Мы предпринимаем шаги, чтобы у тех, кто служил, были бонусы по сравнению с другими. Вы в письме пишете, что все, что делает Минобороны — это не интересно никому. Ну это же не так! Все наши шаги предпринимаются после изучения мнения тех парней, которые отслужили. Каждый год, когда уходят в запас, мы проводим анкетирование: что хотелось бы изменить в армии, как мотивировать и так далее. Все отвечают, и откровенно, я думаю. Мы принимаем решения опираясь и на это.
— Вы опрашиваете тех, кто отслужил, но надо опрашивать и тех, кто не служил и боится. 51% из нашего опроса боится дедовщины. На чем они основываются?
— Может быть, какой-нибудь их знакомый вернулся из армии и кичится, что в танке горел или писал письма маме на теле убитого товарища. Но ваш же товарищ Алексей Лазарев служит — вы к нему ездите? Есть у него дедовщина? Он раньше думал, что есть, а сейчас в интернете на видео говорит, что нет. Так что, мне каждый день с голубого экрана повторять, что ее нет?
— В Беларуси одна из самых низких конверсий людей призывного возраста в солдаты. Та же Россия — там не так. Там охотнее идут.
— Ну с чего вы взяли, что в России идут охотнее?
— Престиж военной службы низкий. В вузах низкий конкурс, а 50% офицеров после первого контракта уходят со службы.
— Как это 50%? Не осталось бы уже офицеров, это не так. Цифра там не двузначная, откуда вы свою взяли?
— А как сделать так, чтобы в военные вузы поступали не худшие, а лучшие?
— Рецепта я не дам. Может, стоит обратиться к работе по патриотическому воспитанию? Человек должен понимать, что служба — это призвание. Тогда туда будут идти лучшие. Ну и не всегда низкий балл означает, что человек не способный. Он будет во время учебы получать знания, учиться. Ведь бывает и так, что человек — с золотой медалью, а организатором быть не может, не может повести за собой.
[…]
— Отсутствие практики — вот тоже, что пугает.
— Надо разбираться, кто такое рассказывает. Один служил в батальоне материального обеспечения, а другой в спецназе — сравните их впечатления. Я считаю, что подготовка у нас хорошая. И это говорят иностранные военные атташе на учениях. Так овладеть вооружением за полтора года — это впечатляет.
После этих слов представителей Молодежного блока повезли на полигон, где тренировались артиллеристы и водители БМП.
Мы поднялись на смотровую вышку — оттуда видно, как солдаты из машин стреляют по подвижным целям.
Стоя там, ребята поинтересовались у Касинского, что бы он сделал, чтобы армия была идеальной. Но передавать полностью этот разговор, наверное, нет смысла: генерал вспоминал, как будучи лейтенантом, получал по $15 и не занимался боевой подготовкой, а гости оппонировали, мол, можно вечно вспоминать, что было хуже — а как сделать лучше? Но здесь и так ясно, что достойное обеспечение армии зависит от экономики и что деньги военным зарабатывают гражданские.
Здесь же активисты повторили вопрос о длительных увольнениях солдат.
— Буквально на прошлой неделе министр поставил задачу совершенствовать работу в этом направлении и давать людям больше возможности бывать дома, — ответил Касинский.
— А возможность служить летом? Для студента это тот период, когда родители денег уже не дают, планов особых нет.
— Вопрос прорабатывается, для этого нужно время, я пока не могу сказать, когда мы озвучим свое видение этого предложения.
После того как показали, что стрелять из БМП солдаты умеют, активистов повезли на полигон, где стреляют из стрелкового оружия.
Дали пострелять (из положения лежа) и гостям — полный рожок, 30 патронов.
Они иронизировали, что за 5 минут стреляли больше, чем средний солдат за всю срочную службу. Преподаватель возразил, что простая стрельба — это развлечение, а основное усваивается при изучении теории.
Отвели гостей и к военным психологам. Оказалось это две женщины.
Они объясняли, что не только говорят о проблемах с солдатами, но и кое-где на своем примере помогают преодолеть страх.
— Водолазная подготовка, например, под водой крюк зацепить, трос к танку. Бывает, солдат стоит и боится зайти. Что делает психолог? Она надевает амуницию и идет в воду.
— Зачем?
— Ну как зачем? Он боится, а тут как бы психологически — женщина преодолела это, я не могу?
— Хотите — она сядет сейчас в танк и поедет, вот прямо сейчас и прямо в тот танк, на который вы укажете.
— Нет, мы верим. Лучше скажите, когда солдаты накладывают на себя руки — это как-то анализируется психологами различных подразделений? Может быть, они обмениваются между собой информацией.
— Причины устанавливаются, когда суицид, не дай боже, и не то, что мы сами между собой обмениваемся, это централизованно каждому доводят — результаты проверки с выводами, что к этому привело, кто недоработал, как предотвратить и так далее.
— Ну ясно, обмен информацией происходит. Хорошо. А что с дедовщиной?
— Мы сегодня не говорим, что мы победили дедовщину и всё. За минувший год четыре уголовных дела возбудили за неуставные отношения. За что? Например, матом оскорбил подчиненного.
— Это перегиб. Матом в армии говорят.
— Не говорят!
— Говорят-говорят, я был в армии. Вы вопросами мотивации занимаетесь?
— Мотивации к чему?
— К службе. Та же дедовщина.
— Когда солдат приходит сюда, зеленым, скажем так, то он совершенно не понимает ничего — куда попал, что здесь за образ жизни, как адаптироваться. Не только психологи работают, но и командир роты, идеолог, конкретно команда работает.
— В мужском коллективе всегда выстраивается иерархия — кто-то считает себя сильнее, смелее. Факт неуставных отношений может возникнуть в любой момент. Мы с этим боремся. В детском саду тоже кто-то играется с машинкой, а кто-то складывает кубики, потому что машинку забрал и не отдает более сильный — спросите у воспитателей. Они борются — мы боремся, только у нас это уже уголовное дело. Как и на гражданке — один другого ударил по лицу, ну и что? Не всегда даже за хулиганство привлекут, а здесь этого не скроешь уже, здесь за это — наказание.
Потом мы все отправились в столовую. «За нами Россия, Москва и Арбат…», — ревел из колонок за спинами Расторгуев. Из-за этого у ребят возникли новые вопросы к генералу.
Касинский согласился, что такая музыка вряд ли способствует патриотическому воспитанию белорусских солдат.
Но понимание главным идеологом понятия белорусского патриотизма со стороны выглядело «инертным» — его главная мысль: «Не надо ничего навязывать».
Неужели военные идеологи действительно не понимают, что нынешняя белорусская армия в своей «эстетике» мало чем отличается от советской или российской?
Со стен на солдат смотрят Суворовы, из колонок ревут Расторгуевы, в названиях чаще всего Кутузовы и Ленины. Татуировки белорусские и российские солдаты набивают с одними и теми же лозунгами. А наши артиллеристы, смешно сказать, не знают кто такой Казимир Семенович, ведь белорусская военная история в принципе отсутствует как предмет в системе и военного, и гражданского образования. Речь здесь идет не о навязывание, а банальную просвещение.
К белорусскому языку, как сказал генерал, в армии антипатий быть не может.
— Если человек хочет разговаривать по-белорусски, пусть говорит, здесь никто не против, в Печах есть белорусскоязычные офицеры. Как раз вспомнил: в осенний призыв нам прислал письмо парень, учится в Польше на археолога, — по новым правилам он уже не мог бы выехать, — он был активистом молодежного движения БНФ. Он считал, что как археолог почти подготовлен, принесет больше пользы в 52-м поисковом батальоне, просил призвать туда. Мы встретились, поговорили. Теперь он там служит, разговаривает со всеми по-белорусски.
— А как часто вы выступаете по-белорусски?
— Редко.
— Почему?
— Чтобы говорить грамотно, надо думать на белорусском языке. Я всю жизнь говорил по-русски, хотя, по речи во мне всегда узнавали белоруса за рубежом, а теперь… ну как-то стесняюсь, может.
Касинский также сказал, что каждый год они проводят конкурс военной песни, но хитов по-белорусски как-то не попадалось, а солдаты уже приходят в армию с симпатиями к тому же «Любэ» и просят включать именно такую музыку. Мол, это вопрос к культурной жизни на гражданке, а не только к армии.
В медпункте гостям показывали, какие имеются лекарства. В очереди к врачу сидели солдаты.
Данилу Лаврецкого интересовало, что предпринимается для предотвращения инфицирования коронавирусом в части. Врач отвечал, что конкретно коронавирусом они не обеспокоены, так как правила сами по себе строги — после возвращения из увольнения солдат должен сразу пройти осмотр у врача, причем организованы круглосуточные дежурства врачей.
В переездах между локациями активисты Молодежного блока делились между собой впечатлениями.
Лаврецкий говорил, что теперь понимает, как чувствует себя Лукашенко во время визитов в колхозы и в города. Лаврецкий считал, что все срежиссировано.
«Когда я был на сборах и к нам приезжал министр, нас выгнали прямо в лес, это была 231-я артиллерийская бригада. Нам так объясняли, что он придет и начнет спрашивать ТТХ и все остальное, а солдаты не очень-то владеют теорией, поэтому надо их спрятать. А мы еще были в техническом обмундировании, оно такое синее, как зэки в лесу сидели», — говорил он.
Но у Касинского об этом случае мнением почему-то не поинтересовался.
Приведем еще несколько забавных диалогов Лаврецкого и Томилина с Касинским.
— Почему вы не даете информацию о происшествиях в армии первыми?
— Не стоит так вопрос — кто быстрее даст. Происшествия, а особенно смерть, невозможно скрыть, информация будет, но надо разобраться и дать объективную информацию. Ведь здесь есть нюансы. Телеграм-канал Nexta дал недавно информацию, что повесился солдат во внутренних войсках. Вы знаете, какая паника началась? Мамы прочитали — солдат повесился! В МВД звонят — там нет такого, они к нам — это у вас? И мы каждую успокаиваем. А через день в том же канале: «Пока информация не подтвердилась». И формулировка такая еще… Что, он ждет, когда повесится? Вот цена всех опередить. Бывают также случаи, когда родственники предъявляют нам претензии — а почему это мы назвали человека?
— А почему у вас здесь солдаты обслуживают технику?
— А кто будет обслуживать технику?
— Ну ладно. А туалеты?
— Здесь 5 тысяч человек, кто будет убирать туалет за пятью тысячами человек?
— Наемные работники. Есть же и гражданский персонал здесь.
— ….
— Ну ладно, даже в студенческих общежитиях никто из обслуги не убирает туалеты. Но другое — например белить деревья, устанавливать заборы. Это не их компетенция, ведь они не разбираются в этом. А это непросто. Мы с дедом ставили забор, у меня дед есть. И было сложно, если бы не дед, я бы умер, а не поставил бы забор.
— …
— Почему министерство обороны предложило тот закон об отсрочках, который и был принят. Вам не кажется, что его можно было бы доработать?
— Идеальных вариантов не бывает. Была у нас ситуация, когда мы могли предоставлять отсрочки, а сейчас демографическая яма.
— Но она не с потолка взялась.
— Нет, с потолка. Мы прогнозировали, мы выступали с такими предложения и раньше, но не было ситуации для принятия такого решения, сейчас ситуация возникла. И опять же: тысячи примеров, когда служба не мешала ученому стать успешным ученым. Но назовите мне хоть одного выдающегося человека, который закончил магистратуру и принес огромную пользу государству за последние годы? Ну если бы я знал. Потому что идут, чтобы идти, по правде говоря. И если человек гениальный, у нас есть масса рычагов, чтобы его освободить от службы.
— Но вы ему поверите, если он сам скажет, что гениальный?
— Он не скажет, но вокруг него есть преподаватели, профессора, они видят.
— Вы считаете, выход — индивидуальный подход?
— Я считаю, что да. Если он гениальный — за него попросят, он не пойдет служить.
— Но просто бакалавриата недостаточно для воспитания специалиста. Не о гениях говорю, а чтобы человек был образованным, поэтому…
— У нас работать некому, ребята.
— … нужно чтобы они были образованы, в развитом обществе нужно, чтобы работали в интеллектуальной сфере. А так человек теряет два года жизни.
— Как это теряет два года жизни?
— Человек в мае пошел в армию, отслужил полтора года. Не продолжает учебу, выходит осенью и как бы служит два учебных года. Это как минимум не продумано.
— Кто хочет, тот продолжает образование или получает высшее. Мы придумали льготы при поступлении сейчас: после службы можно ходить на подготовительные курсы бесплатно перед поступлением.
Также гости хотели поговорить с солдатами в непринужденной обстановке. В казарме, куда мы вернулись, солдат было только двое — остальные еще не вернулись с учебы.
— Как ты относишься к нарядам?
— Нормально.
— Бывает скучно?
— Почему скучно? Не бывает, поговорить есть с кем.
— Разговоры — основное развлечение, ясно. У вас полчаса-час свободного времени в день?
— М-да (короткое мычание в знак согласия)… У нас воскресенье выходной день. В клуб ходим, там кино…
— А можно не идти? Если один не хочет идти, можно остаться?
— Ну мы как-то все решаем… Все идут — значит все.
— Что бы изменили в армии?
— Не знаю.
— Ну что угодно: пиво пить по воскресеньям, не знаю? Бордели в казармах? Пофантазируй, неужели всё-всё устраивает?
— Я не знаю, я бы ничего не менял. Меня всё устраивает. Как говорит мой отец, как это он говорит… это долг!
— А долго служите?
— Три месяца.
— Что по воскресеньям делаете?
— С 9 до 10 смотрим «Арсенал». Потом культмассовая работа.
— В это воскресенье что делал?
— Был в увольнении.
— А ты?
— Аналогично.
— А в прошлое?
— Ну потом мы переодеваемся, разминка, бегаем, турники.
— А в футбол-волейбол играете?
— В волейбол играем, в футбол пока нет.
— Почему?
— Зима.
— Да нет! Ребятам кто-то сказал, что в армии запрещен футбол, потому что он травматический. Ну не запрещен в армии футбол!
— Хорошо. А уши не мерзнут, берцы не натирают?
— У меня нормально всё, кажется нет.
На этом визит в воинскую часть завершился.
Сложно сказать, как эту встречу восприняли военные. По ним было видно, что некоторых вопросов они просто не понимают, где могли — там рассуждали, в каких-то вопросах каждый остался при своем мнении.
Какие впечатления у Молодежного блока от поездки, спросили мы.
«Многое не совпадает с тем, что я слышал, — сказал Лаврецкий. — У меня есть друзья-офицеры. Но что я здесь вижу? Устроенный быт, теплая вода. Когда я был на сборах в Лепеле — не было такого и близко. Чтобы стояли фотки родных на тумбочках — не видел. Поэтому я подозреваю, что не везде так, как нам показали. Но была полная свобода в вопросах, которые мы могли задавать — я даже стрим вел в инстаграмм и никто не реагировал на это как-то негативно. На какие вопросы я не получил ответа? Я ожидал больше конкретики о возможности службы в период каникул — они, может, просто не сказали всего, что знают. Непонятно также, как будет развиваться белорусский язык и идентичность в армии — они как бы и не против, но и не за. Как будут улучшать имидж, мне не ясно. Я рад тому, что нас по крайней мере слушают. Может быть, не воспринимают, но ушами слушают».
А вот что говорит Валерий Томилин.
«После визита я в сдержанно-оптимистичном настроении, вижу искреннее стремление военных что-то изменить и стать более открытыми.
Нам показали часть, пусть и образцовую. Нам дали увидеть полигон и часть занятий, самим подержать оружие и надеть бронежилеты, пообщаться, пусть и при начальстве, со срочниками, увидеть танковые тренажеры, поесть вместе с солдатами.
Мы могли снимать что угодно и задавать вопросы.
Да у меня и не было иллюзии, что белорусская армия — это «как тюрьма» или что там палками воюют против танков.
Я осознал, что наши военные находятся в непростых условиях. Им говорят, мол, сделайте армию лучше, но денег не хватает и они выкручиваются как могут.
Очевидно, что не хватает кадров — как на срочную службу, так и в офицерский состав. И отсюда следует иногда их низкое качество. И они это понимают сами, и стараются что-то сделать, но… снова упираются в проблему денег.
Я увидел, что, по крайней мере на словах, военные являются патриотами, что меня обрадовало. Иное дело — идеологический аспект. Фактически, идеология в армии такая же, как общегосударственная, а в Беларуси это эклектика — что-то из советского наследия и наследия Второй мировой, что-то белорусское национальное, что-то «общерусское», вроде Суворова. Таким образом, я увидел, что армии сейчас не хватает национального аспекта.
Обрадовало меня то, что в Министерстве обороны ознакомились с предложениями Молодежного блока. Теперь я увидел, что часть из них по факту не актуальна, на другую часть у Министерства просто нет денег, а необходимости по остальным предложениям они пока не понимают, но мы продолжим подавать свои предложения», — сказал парень.
