Рядом с польской границей
Весной 1971 в белорусском самиздате появилась поэма «Сказ пра Лысую гару». Истории о том, как отечественные писатели строили себе дачи, передавали по рукам наравне с машинописным текстом «Мастера и Маргариты».
Название для поэмы была выбрано по двум причинам. на расстоянии 21 км от Минска находится Лысая гора, вторая по высоте точка Беларуси (со своими 342 метрами она всего на три метра уступает горе Дзержинской). Гора сложена моренными суглинками. Склоны возвышенности покрыты лугом, частично — лесом или кустарником. В конце 1960-х рядом с горой появились дачи белорусских писателей, которые хотели назвать свой кооператив «Лысая гора», но их опередили соседи-строители, уже взявшие это название для своих дач. Так на картах появился кооператив «Узгор'е-1», а потом и «Узгор'е-2».
Добраться из Минска до писательских дач нетрудно. Садишься возле станции метро «Каменная Горка» на один из пригородных автобусов и уже через 25—30 минут выходишь на остановке «Малая Воловщина». Кстати, рядом с одноименной деревней находятся доты. Именно здесь до 1939 года проходила граница с Польшей.
«Машеров дал команду — не трогать писателей»
Для выделения участков созвали писательское собрание. Его проводил писатель Станислав Петрович Шушкевич, отец первого главы независимой Беларуси. «Собрали 52 заявления. А участков было 87. Поэтому давали участки даже родственникам. Не все хотели ввязываться в строительство, пока не увидели конечного результата», — рассказывает 87-летний Гарольд Вольский, сын известного драматурга, автора легендарной пьесы «Нестерка». Правда, позже писательский кооператив неожиданно увеличился. К литераторам присоединили ветеранов партии. Теперь кооперативе «Узгор'е» стало 133 дачи.
Организаторам дали возможность выбрать себе участки. Как вспоминает Гарольд Вольский, он воспользовался возможностью и взял лучшие участки себе и брату: «Примерно на две сотки больше, чем у остальных». Вскоре Вольский приехал на поле возле Лысой горы и вместе с землемером разделил всю территорию. Во второй раз он увеличил свой участок уже в 1990-х, когда шла приватизация: «К нам пришел лесничий. Хорошо напоили его. Он повеселел и говорит: можешь переставить ограждение дальше, к дороге». Кстати, с участком Гарольда Вольского связана еще одна история. Как говорит мой собеседник, в 1940 году его мать купила столовый гарнитур у Радзивиллов, которые уезжали из виленской квартиры в Америку. Мебель стояла на даче Вольского, но в 1994-м дом сгорел (в настоящее время хозяин живет в бывшей бане). Спасти мебель не удалось.
В конце 1960-х при строительстве дач существовало много ограничений. Запрещалось строить второй этаж, использовать кирпич и бревна (только доски). Участки не могли быть более 6 соток. Как говорит Гарольд Вольский, на одном из творческих собраний писатель Николай Горулёв пожаловался Машерову. Тот по-царски махнул «стройтесь!» и дал команду — не трогать писателей. Те возвели двухэтажные дачи. «Все соседи нам завидовали», — вспоминает Вольский.
Без участия начальства не решались и иные вопросы. Например, Иван Шамякин, который как раз тогда являлся председателем Верховного Совета БССР, напрямую пошел к Анатолию Андрееву, министру автомобильного транспорта БССР. Благодаря ему, через Малую Воловщину стали ходить автобусы. Через Шамякина решился вопрос и с автолавкой.
Из песни слов не выкинешь
В кооператива появилась своя администрация. Председателем был избран писатель Сила Гусев, который во время Октябрьской революции участвовал в штурме Зимнего дворца. Как утверждает Вольский, когда в Минске сносили какой-то дом, Гусев приволок оттуда конструкцию в виде колпака, из которого выходила труба. Ее-то Сила использовал как кровлю для туалета. Неудивительно, что в поэме «Сказ пра Лысую гару» появились следующие строки:
Ды ўсіх абставіў Сіла Гусеў:
Зрабіў кабіну — будзь здароў!
Пачырванець ажно прымусіў
Прафесароў і дактароў.
Ён форму ўзяў для туалета —
Што аж зайздросна
паглядзець:
Як ёсць касмічная ракета,
Вось-вось гатовая ўзляцець!
І гэтай формы сэнс быў ясны:
Заходзь, садзіся і ўключай!
Ну, а ці быў там змест
сучасны —
Ты ўжо, чытач, мне выбачай!
В поэме «Сказ пра Лысую гару» хватает подробностей о строительстве дач. Что из них правда? Вот, например, достаточно любопытный фрагмент:
Мікола-праведнік Аўрамчык
Якіхсьці хлопцаў прывалок —
Яны не дом яму, а храмчык
За тыдзень склалі да аблок.
Будаўнікоў тых незнаёмых —
Без намаганняў і турбот —
Ён адкрываў пасля імёны
У «Маладосці» цэлы год.
Автор намекает на должность Миколы Аврамчика (тот возглавлял отдел поэзии журнала «Маладосць»). Но этот факт лишь художественная фантазия анонима Ведьмака-Лысагорского, — утверждает Гарольд Вольский: «Аврамчику помогали земляки из-под Бобруйска».
Еще один пример творческой фантазии — история Алеся (Айзика) Кучера:
І кожны Кучару зайздросціў
І дэталёва ўспамінаў,
Як той у цырку па знаёмству
Браў угнаенне з-пад слана.
«Сам Кучер здесь не жил, — рассказывает Валерий Науменко. — Здесь был дом его невестки Долорес, которую все звали Долкой».
Еще одна история, на этот раз реальная, связано с естественными отходами. «Однажды я приехал на «Узгор'е» зимой, — рассказывает Гарольд Вольский. — Издали вижу: строится поэт Кастусь Киреенко. Подхожу, а он мастерит. Спрашиваю: «Костя, что делаешь?» Тот в ответ: «Понимаешь, купил помёту. Хочу замок повесить, а то разворуют». Я подсказал хлопцам эту историю. Так и появились строки:
Адзін рэдактар меў удачу:
Купіць гаўна ён бочку змог.
Прыпёр упоцемку на дачу
І начапіў цяжкі замок.
Тады, на сорам чалавеку, —
Ад слаўных будняў убаку —
І ўзнік ганебны лозунг веку:
«Гаўно трымайце на замку!».
В конце концов все писатели построились и завели собственные хозяйства. Немного отстала только писательница Вера Полторан.. В поэме сразу появились строки:
Ва ўсіх дамы, ва ўсіх палеткі,
І толькі ў беднай Палтаран
Стаяў хляўчук, сядзелі кветкі,
Ляжаў нявораны дзірван.
Как рассказывает Ирина Александрович, Полторан была единственной на Лысой горе, кто обиделся на авторов поэмы. «Які ж дзірван нявораны, калі ўжо ўсё зроблена!» — возмущалась она. Ей объясняли, что во время написания поэмы так и было, поэтому из песни слов не выкинешь.
«Ласіны Рог», «Астрэйкаў пляц»
В 1970-е стремительно шла русификация. Но на Лысой горе дачники разговаривали между собой исключительно по-белорусски. «Помните салон Анны Шерер из «Войны и мира»? — спрашивает Ирина Александрович. — Все, кто туда попадал, говорили только по-французски. Нечто такое наблюдалось и здесь. Никто никого не заставлял, никому ничего не указывал. Так было принято и заведено».
Хозяйственными вопросами занимались в основном женщины (пока мужчины-писатели творили). Например, дорога, которая вела от остановки «Малая Воловщина» до «Узгор'я», находилась в ужасном состоянии. Выход нашла Ядвига Науменко, жена писателя. Она собрала деньги, потом проголосовала на шоссе и завернула к поселку несколько самосвалов (рядом, в Заславле, были карьеры). Дорогу засыпали гравием, а потом прошли грейдерами. Этот участок так и называли — «Ядзінай дарогай». Кроме того, на дачах был «Астрэйкаў пляц» (там жил поэт Анатоль Астрейко), «завулак Цвіркі» (в честь главного редактора «Беларускага кнігазбору» Кастуся Цвирко), «Нехаёўка» (в честь писателя Рыгора Нехая), «Калачынскі тупік» (здесь жил писатель Михась Калачинский) и «Ласіны Рог» (в честь поэтессы Евдокии Лось).
Кстати, с Рыгором Нехаем связана комическая история. Во время Второй мировой войны он выполнял задания Главного разведуправления Советской Армии в тылу немцев. Неудивительно, что у Нехай славился своим чутьем. Как рассказывал Гарольд Вольский, «Нехай всегда знал, где какое событие, благодаря своему нюху. Однажды ко мне приехал актер Коласовского театра Федор Шмаков. Только сели за стол, бежит Нехай. «Братка, как ты узнал, мы же никому не говорили?» — «А у меня антенны тут стоят», — ответил Нехай, показывая на нос».
Между собой писатели могли обсуждать темы, на которые в обществе существовало табу. Как вспоминает Ирина Александрович, писатели, бывало, раскладывали костер и сидели так до четырех часов утра. Алесь Звонак и Станислав Шушкевич рассказывали об ужасах 1937 года и плакали. «Писатель Алесь Звонак, который десять лет отпахал на Колыме, постоянно удивлялся, что выжил, — рассказывает Александрович. — Настолько там было легко погибнуть. Просто за ничто. В драке, от голода, от холода. Он рассказывал истории (теперь уже хорошо известные), как двое договаривались бежать и брали с собой третьего, чтобы его съесть. Или как местное население сдавало беглых заключенных за бочку селедки».
