«Утром 7 августа в субботу постучались в дверь. Дома был я, мама, сестра, мы спали. Было около 7 утра, сказали: милиция. Был участковый с утра и двое из Бреста. Показали постановление на обыск, было написано про какой-то телеграмм-канал, где неизвестно кто агитировал выходить на площадь в Жабинке 9 августа. Не знаю, к чему там я: меня не задерживали раньше, не штрафовали, на сутках не был.
Начали обыск. Я болею за футбольный клуб «Динамо», но я не фанат, просто бываю на стадионе. И у меня были стикеры, о которых я и сам давно забыл. Некоторые были с «Погоней». Милиционеры их забрали. Затем попросили меня одеться и проехать с ними в отдел для беседы.
Поехали. В отделе взяли мой телефон на проверку. Таких, как я, там было человек 10, все молодые. Часть забрали, не знаю куда, остальные сидели ждали, неизвестно чего. Через пару часов нам сообщили: едем в изолятор в Брест. Сказали, что за символику — я так понимаю, символикой посчитали мои стикеры. Суда никакого не было.
В изоляторе я провел трое суток. Условия приемлемые: белье и матрасы были, кормили. После 72 часов меня просто отпустили. И все.
Почему пришли именно ко мне — не знаю, не могу объяснить».
Также Дмитрий Шутов рассказал, как прожил этот год без отца.
Геннадий Шутов
«Мы были в близких отношениях. Всегда на связи, всегда на телефоне, отец помогал нам. Все, как в обычных семьях, разве только он не жил с нами. Настоящий отец, — вспоминает Дмитрий. — О случившемся 11 августа я узнал от матери, сказала: папа в больнице в Минске, в коме. Я не знал, что произошло. Начал искать информацию. Официальный комментарий же был, что группа людей напала на милицию».
МВД прокомментировало эти события следующим образом:
«В Бресте на сотрудников милиции напала группа агрессивно настроенных граждан с арматурой в руках. Предупредительные выстрелы вверх их не остановили. Для защиты жизни и здоровья сотрудников оружие было применено на поражение. Один из нападавших ранен».
«Только позже из СМИ уже стало известно, что произошло на самом деле, выяснились обстоятельства, — продолжает Дмитрий. — Мы надеялись, что отец выживет, хотя и была тяжелая травма. И 19 августа утром моя старшая сестра собиралась ехать в Минск к отцу, когда нам позвонили [и сообщили о смерти Геннадия]. Это был ужас, шок для нас. Это был самый тяжелый и худший день в моей жизни.
Потом мы думали, что будет какая-то справедливость и человек, стрелявший, понесет наказание. Ведь это все же убийство человека. Это же страшно — убить. По моему мнению, убийство должно караться тюрьмой и никак иначе.
Мы добивались какой-то справедливости, но не получилось. Сами мы знаем, что папа не виноват ни в чем. Но суд решил иначе.
Я был на всех заседаниях, когда судили моего отца посмертно и его друга Кардюкова. Я видел там тех силовиков, но не говорил с ними, не было такого желания. Иногда пересекались взглядами, но они даже в глаза не смотрели, опускали головы.
Мы шли в суд с надеждой — понимали, что тех силовиков не накажут, но надеялись, что отца хотя бы признают невиновным. Чтобы очистить его имя. Приговор мы обжаловали, нам отказали.
Было большое разочарование. Ведь отец — не виноват. В версии, которые звучали на суде, я не верю. Но надеюсь, что когда-нибудь будет справедливость. Маленькая надежда, но она есть.
Смириться и отпустить ситуацию я не могу: отец — мой самый близкий человек. Я очень скучаю по нему, очень-очень, хочется хотя бы перекинуться словечком… Я бы много отдал за такую возможность.
Чтобы я мог предупредить его год назад, то сказал бы, чтобы он никуда не ходил. Но я не считаю его виновным. Это частично стечение обстоятельств, но и вина стрелявшего силовика. Ведь зачем он стрелял в голову? В то, что это был случайный выстрел, что он целился в плечо отца, я просто не верю».
